Этот обмен я предлагаю рассмотреть в трех аспектах — реальном, практическом и человеческом. 

1) Реальность

А реальность такова, что наши переговорщики вынуждены договариваться с т*****истами. Не могу написать это слово полностью, так как толерантный Дзен обязательно увидит в нём язык вражды. Ну вы поняли: дело мы имеем с такого же пошиба ребятами, что держали людей на Дубровке. С такого же сорта товарищами, что не давали пить детям в бесланской школе. Попробуйте договориться с людьми, в чьем лексиконе давно уже нет таких слов, как «договор», «ответственность», «обязательства». Собственно говоря, слова «равноценный» в их лексиконе тоже нет. Это всё равно что попробовать договориться с тем, кто приставил нож к твоему горлу и начинает надавливать. Если у кого-то есть успешный опыт переговоров с человеком, который держал нож у вашего горла, в момент «позиции из-под ножа», то я считаю, что таким людям самое время выйти на первый план. Их опыт очень бы пригодился. Если он вообще есть, такой успешный опыт. 

Да в общем-то те же самые переговоры на Дубровке и в Беслане закончились в переговорном плане ровно ничем. Ну потому что невозможно договариваться с теми, кто УЖЕ отказался от договороспособности как от свойства человека.

И то, что сейчас, в рамках СВО, наши переговорщики, невзирая на всё это — на бесконечные выверты той стороны, на хроническое несоблюдение условий — продолжают пытаться договориться, огромное им за это спасибо. 

Далее: ребят-лётчиков включали в обменные списки весь этот год. Ровно весь этот год. И та сторона вычёркивала этих людей из обменных списков ровно весь этот же год. Ребят не отдали даже тогда, когда мы вернули британских наемников и Калыну с прочей детиной. Хотя наша сторона и тогда включала в списки этих троих лётчиков. То есть и тогда обмен был — в чьих-то, я не знаю чьих — понятиях «неравноценным».

Так что наши летчики шли уже, я так понимаю, какой-то отдельной статьёй, были выделены в отдельный переговорный процесс. Поэтому приравнивать переговоры по этим лётчикам к общему переговорному процессу по обмену пленными, на мой взгляд, вообще бессмысленно. Это, как говорили в Одессе времен её адекватности, «две большие разницы». И наши лётчики шли не «за счёт кого-то», и тем более не «в счёт кого-то» — а отдельным, очень болезненным пунктом.

2) Практика

Если посмотреть на практике, то даже мне, абсолютно несведущему в военном деле человеку, понятно, что военные лётчики — одни из самых ценных кадров. Заранее прошу прощения за прагматизм высказывания, но это аспект такой, и не учитывать его тоже нельзя. Ведь многие — удивительное дело! — даже не задумываются о том, почему военные лётчики — это в основном дядьки в годах и со званиями от майора и выше. Да потому что для того чтобы стать полноценным военным лётчиком и управлять боевой машиной (которая одна стОит десятки миллионов рублей, на минуточку), нужны соответствующее образование, отличные показатели по здоровью — и ГОДЫ учебных, тренировочных и каких угодно, только не боевых налётов. Вот почему лётчики всегда шли и будут идти отдельным пунктом в любом переговорном процессе. 

Кто-то скажет: мол, ну эти же лётчики всё равно уже не будут летать (я сознательно наступаю на горло собственной человечности, так как сейчас я отвечаю именно прагматикам). Да, вопрос с боевыми вылетами для возвращённых из плена явно не стоИт на повестке дня. Но не забывайте одну простую вещь. За переговорами по нашим лётчикам весь прошедший год следили десятки других наших лётчиков, которые ежедневно совершают боевые вылеты с таким же риском. За этими переговорами следили и недавние выпускники соответствующих учебных заведений, которые в эту минуту совершают учебные и тренировочные полёты, только готовясь вступить в дело. Следили за этими переговорами и те, кто только учится, готовится стать лётчиком. И для всех этих людей исход переговоров был крайне важен. Был ПРЕДЕЛЬНО, КАТЕГОРИЧЕСКИ важен. От них зависел в том числе и боевой дух наших военных лётчиков. Ведь все мы, диванные аналитики, постоянно возмущаемся: мол, что такое, надо больше конкретных действий, уничтожать мосты, военные объекты противника и т.п. Так вот это входит — если кто-то не в курсе (хотя я не понимаю, КАК можно быть не в курсе таких азбучных истин) — в число задач в том числе и военных лётчиков. И позиция государства, позиция страны «своих не бросаем» — это для наших летунов очень сильный мотиватор (или ДЕмотиватор, если такой позиции нет). Сложно рисковать своей жизнью, точно зная, что тут, в тылах, ты — случись чего — никому не нужен.

Если кто-то не верит МНЕ, то предлагаю таким людям почитать ТГ-канал действующего военного летчика Fighterbomber. И тогда вы поймете, КАК наш переговорный процесс по военным лётчикам связан с тем боевым составом, который прямо сейчас, в эту вот секунду, выполняет свои задачи в зоне СВО. 

3) Человечность

Вы знаете, я ни капли не обиделась на читательницу, которая обозвала меня гадиной только за то, что я предложила ей поставить своих близких на место пленных лётчиков, а себя — на место членов их семей. В комментарии подписчицы была слышна БОЛЬ, был слышен СТРАХ. Ей стало невыносимо больно и страшно от одной только мысли, что такое возможно, понимаете? А ведь для кого-то это было не страшной мыслью — это было страшной реальностью весь прошедший год. Семьи лётчиков, я думаю, и радуются освобождению своих близких, и очень боятся встречи с ними. Потому что представить себе не могут, через ЧТО прошли их родные и любимые и КАК теперь будет складываться их общая жизнь и общая судьба. 

Не от кровожадности предложила я читательнице поставить себя на место этих людей. А для того, чтобы эта боль хоть чуть-чуть, хотя бы умозрительно, хотя бы на мгновение в неё проросла. Чтобы за общими словами она вдруг почувствовала конкретную, вполне осязаемую боль. И я так полагаю (судя по реакции подписчицы), что прочувствовать-то удалось.

Ведь ни один поступок ни одного человека не может стать гарантией того, что с помощью этих поступков ты как-то «сторгуешься» с Богом (неверующие называют это судьбой). Что за ерунда: жизнь — это не привоз, а Бог не продавец за прилавком. Однако твоя собственная отзывчивость может дать тебе самому надежду на то, что, когда ты будешь претерпевать жизненные испытания (а никто не знает, ЧТО ждёт каждого из нас за поворотом), то рядом также окажется отзывчивая душа. Что, условно говоря, в комиссии переговорщиков по пленным будут не те, кто встанет в пятую позицию со словами «я требую равноценного обмена», а те, кто прочувствует твою боль и страх и попытается помочь.

Вот и всё, что я могу сказать про возвращение наших военных лётчиков.